Дмитрий Пименов "Муть"
Антипсихиатрический роман
Содержание СУМАСШЕДШИЙ РАЗВЕДЧИК "Не пытайтесь даже
разобраться в этом" На двери было написано: Если ты любишь жизнь, ты должен любить и меня Я позвонил. Открыла
симпатичная блондинка и вопросительно взглянула
на меня. Я поздоровался , по нашему, и она
пропустила меня внутрь. Пройдя по коридору, я
постучался в последнюю дверь. Открыла та же
блондинка, что меня ничуть не удивило, поскольку
я знал, что здесь есть еще один коридор - для
начальства. "Быстро бегаешь, детка", -
подумал я про себя и подмигнул девушке. Никак не
отреагировав, она прошла вглубь комнаты и села за
стол. Я же, плюхнувшись в ближайшее кресло, стал
внимательно ее разглядывать. Она, словно
почувствовав что-то неладное, достала из ящика
стола очки и пристально посмотрела на меня.
"Ах, вот Вы кто", - медленно произнесла она. И
тут я понял, что попался. Прыгнул к двери, через
которую вошел... Уже заперта, а окна нет... Есть еще
дверь, но блондинка с такой нежной улыбкой
посмотрела на меня, что я мгновенно успокоился и
сел в кресло, но в другое - поближе к столу.
Несколько минут мы молчали, потом, видимо не
выдержав, она спросила: Удар Я очнулся на полу. Эмма
сидит на месте. Ничего не изменилось. Время пришло "Видеть - значит подчиняться. Посмотри на яркий свет, ты ослепнешь и обретешь свободу!" - вспомнил я слова Наставника и потянулся за пистолетом. Удар Очнулся я уже в другой
комнате - более просторной и светлой. Я лежал на
кровати, рядом стояла Эмма и какой-то мужчина -
низкого роста, полноватый, круглолицый - он мне
сразу не понравился. Я попытался встать, с
первого раза это у меня не получилось: все тело
было как из ваты и не желало подчиняться моей
воле. Я было уже совсем отчаялся, но тут мужчина
помог мне, и я уселся на кровати. В таком
положении я почувствовал себя увереннее и,
оглядевшись, заметил, что в комнате есть большое
окно, из которого струится яркий солнечный свет.
Это обстоятельство меня очень обрадовало.
Взбодрившись и улыбнувшись, я нагло спросил: Оставшись один, я решил пораскинуть мозгами и разобраться в той ситуации, в которую попал, определиться, что делать дальше, вспомнить с чего все это началось. Жизнь моя состояла из
упущенных возможностей и навязанных
случайностей. Я чем-то был похож на того человека
в кафе, которого я надолго запомнил и часто
вспоминал. Он сидел за угловым столиком и,
наклонившись к своей спутнице, торжественно
улыбаясь, громко шептал: "Я, я самый счастливый
человек. У меня есть одна мечта, и она, эта мечта,
обязательно исполнится. Какая мечта, спросите вы.
Я мечтаю о смерти, вот. Я самый счастливый
человек." Я смотрел на этого парня, и мне
казалось - вот сейчас он затянется сигаретой и
повторит все снова, те же слова, потом еще раз и
еще, и так до бесконечности. Он был счастлив, а
счастье похоже на заезженную пластинку. Я тоже
был счастлив. Ненависть переполняла меня, и я был
уверен, что рано или поздно реальность (о,
реальность!) почувствует ее, мою ненависть. И я
был готов. "Ненавижу, ненавижу," - повторял я
про себя и дрожал от злости, но понимал, что стоит
только начать, и моя ненависть станет спокойной
как часовой мастер. Так оно и получилось. Хотя
поначалу я немного растерялся, растерялся,
растерянность... Сейчас, когда я вспоминаю, я
опять испытываю растерянность. Как же все это
было? Ну да, растерянность: "я - убийца". * * * * * * Мы говорили очень долго.
Начали издалека. Я несколько раз вскрикивал: "Я
- убийца", но он, казалось, не обращал внимания:
расспрашивал меня о спортивных новостях, о
марках автомобилей, духов, моющих средств, о
принципах рассказывания всяких историй.
"Занятно, что происходят истории, все, что
произошло, можно изложить понятно и отчетливо, и,
наоборот: все, что можно рассказать - может
произойти". Когда он поднимал голову, лампа
отбрасывала тень на его глубокопосаженные глаза,
и они казались двумя темными отверстиями у него
на лице. Если бы я знал, что по этим черным
коридорам отныне потекут мои две параллельные
жизни: холодный трезвый расчет, тщательно
продуманный план и безумие - параллельные прямые,
встреча которых в пространстве Лобачевского. Как я нашел Наставника? Да очень просто и дико. Он оказался главным начальником разведки нашей страны, нашей удивительной Родины. Более того, Наставник - муж cтаршей cестры Президента и, плюс, оригинальный поэт. Ему было позволено экспериментировать внутри и снаружи. Нашел я его очень просто: сползаю на пол телефонной будки, скрип тормозов, из машины выскакивают двое и хватают старика, который говорил из соседнего телефона- автомата. Я безумно устал, не могу даже повернуть голову, у меня хватает сил только скосить глаза и заметить внимательный взгляд Наставника. Он из автомобиля наблюдает за происходящим - это берут вражеского агента, а наш Наставник, этот человек-галактика, любил сам наблюдать за выполнением даже простых операций. Была разработана гениальная схема-ситуация, в которой только агент мог поступить так, как поступил этот старик, и вот его хватают и тащат в машину. Я бегу за ними. Наставник, молча узнав меня, указывает на сидение рядом с собой. Я в автомашине. В ней уютно, прохладно и нежно как губам на материнской коже. "Губы из царства мертвых" - хрипит старик. Только шпион может быть поэтом в такой обстановке! Ему делают укол, а машина медленно трогается. Мы едем в главную контору. Наставник угощает меня сигаретами "Желтый сокол" - это у нас общее, я тоже люблю холодный табак. Мне хочется спать, я будто бы в забытьи (как всегда). Прихожу в себя у него в кабинете. Мы говорим о разных незначительных вещах и наконец главное: "Тебе нужно сойти с ума". Кажется я уже сдвинулся, потому что я мгновенно понимаю - меня вклеивают в разведку, как марку, обычную почтовую марку. Единственный способ избежать наказания за убийство - сойти с ума и попасть в разведку. Банально и глупо, как в кино. Ну и мудак же я! Если бы я писал книгу о своей жизни, я бы ее так и назвал: "Ну и мудак же я". Все что со мной происходит - глупо и пошло, как и я сам. Но я отправляюсь туда. Я отправляюсь разрушать существующее. Я буду эмиссаром ничто, законом исчезновения реальности. Наставник объяснил мне, что страна, в которой мы живем - это не та обычная страна, в которой мы живем - это, это абсолютная свобода от любой необходимости, вплоть до необходимости предикативного и предметного существования. Воплощенное семя мечты, то, что дает жизнь любому недовольству реальностью, любому уходу в себя, в сторону, в работу, в творчество. Все - это мы - ничто. Я - пустой ничтожный
человечек жалеющий себя, ненавидящий все и вся,
нуль, муть, да к тому же еще убийца-неудачник. Да
нет, не было никакой дурацкой ссоры, никого я не
убивал. Я командир лесной базы. Я готовлю отряд к
боевому броску туда. У меня красивая черная
форма, похожая на скафандр (а, может и правда, все
происходит на другой планете?). Я! Я! Я! Рядом с
базой быстрая и холодная речка. На боевом авто мы
с моей шикарной героической любовницей ездили
туда купаться, я убиваю ее; и т награда за это
убийство (любовь не для борца) - я разведчик,
сумасшедший разведчик. Но, все впереди, у меня
есть "впереди", я - победа; а пока я сижу в
кабинете Наставника и он объясняет мне свою
программу: ПОДГОТОВКА СУМАСШЕДШЕГО РАЗВЕДЧИКА Я закрываю глаза. Я открываю глаза. Я закрываю глаза. Я открываю глаза. Я, я, я, открываю, открываю, закрываю глаза, глаза открываю, закрываю, закрываю, закрываю. Что задает ритм? Не знаю. Что- то, что я не слышу, не вижу, не осязаю, что- то, нечто, ничто. Я перестаю различать, вижу ли я то, что вижу с закрытыми- открытыми глазами. Секрет ритма. Острые углы - черные и оранжевые. Мой взгляд размером с холодильник. Почему- то все очень плоское, расширяю угол зрения - да, да, - это плоскость, лист бумаги, рисунок: черные и оранжевые острые углы, потом массивная золотая цепь (якорного плетения), ее раскачивают как детскую скакалку перед тяжелым пурпурным занавесом. Побольше фактуры, фактов. Это всего лишь рисунки. Холеные белые руки Полковника (он занимается моей подготовкой) передвигают большие листы бумаги по стеклянному черному столу. * * * Мундир # 44 Я схожу с ума. Воплощенное
несуществующее - наша лесная база. Я схожу с ума.
Это может продолжаться бесконечно долго, а может
кончится прямо сейчас. Я могу умереть, но только в
тот момент, когда стану сумасшедшим разведчиком
настолько, что разницу между мной и моим
призраком не заметят ни я, ни мы, ни они - враги, - а
только их - врагов - глубинная сущность, тем хуже
для нее - сущности. В свое время Полковник
несколько раз бывал там на задании. Тогда еще
Капитан (он всегда настаивал, чтобы у него было
воинское звание) вместе с агентом, которого он
самостоятельно подготовил. С Трефом он пытался
осуществить свой проект растворения Тамошней
реальности. Позднее я встречу Трефа, и он многое
расскажет мне о Капитане. Как сейчас помню:
здоровый, бронзового загара, блондин с
красноватым лицом. Он всегда немного
посмеивался: "Ничего, "Голод", табачок, не
даст мне сойти с ума. Ученые установили - никотин -
единственное средство от шизофрении." Они,
Треф и Капитан, планировали мини- вкраплениями в
городской дизайн там перевести тамошнюю
реальность в мерцающее поле- небытие. Позднее я
столкнулся с плодами их деятельности - это
помешало даже мне - Сумасшедшему Разведчику -
меняло развитие моего Сюжета. Я - Сюжет. А Треф
потом совершенно деградировал, перестал
подчинятся Центру и пытался любыми средствами
разрушить реальность - Капитану пришлось
вернутся. Теперь он очень похож на Наставника,
они даже говорят в одном стиле. Вот он сидит
передо мной и я - это "он" для него и "он"
- это "я" для себя, в его восприятии. Происходит моя подготовка. А сейчас я, условно говоря, в увольнительной. Я командир лесной базы, у меня черная форма, но сейчас я иду по городу в обычной очень красивой одежде (надо привыкать) в гости к Лене. Познакомились мы очень давно. Тогда я был похож на сломанное письмо (бывают сломанные фанерные письма. Отправитель: "родители", адресат: "могила". Виден ли закат из твоего окна? "Виден ли закат из твоего окна?" - я мечтал о девушке, которой напишу письмо, начинающееся с этих слов). Познакомились мы в кафе. Многое начинается, еще начнется, происходит и еще произойдет в кафе, кафе. Она была похожа на труп - я подумал, что это труп - она закрыла глаза и веки ее были засыпаны крошками. Теперь я иду к ней в гости, к Лене, к Лене. Нам с Эммой всегда мешали. Теперь я иду в гости к Лене вместо того, чтобы мечтать об Эмме. Лена связалась с пастором, он говорил с Богом. Он мутит и мучает наше Небытие. "Бог ли говорил с пастором?" Берем эту фразу, обстоятельство. "С пастором" можно заменить на "с пророком Иеремией", "с королем Артуром", "с Магометом", "со мной". Кольцо из букв - тренировка разведчика. Уже тогда у нас увлеклись буквами, а потом, когда я вернулся, буква уже была во главе угла - на всех экранах. Плевал я на все буквы и губы, любящие их. Я иду в гости к Лене. * * * Когда мы познакомились, я почти сразу полюбил ее с первого взгляда. Я подумал: "полицейская сволочь в зеленом платье" (почти длинное, ниже колен, без рукавов). Она шла по узкому коридору между двумя рядами коричневых деревянных конструкций - столы с настольными лампами - библиотека. Нетрудно было познакомиться и подружиться. К сожалению, любви как события из любви- чувства не получилось, может быть, к счастью, к разведке. "Несчастная любовь - к разведке; хорошая примета", - часто повторял Полковник свою любимую пословицу. Ах, Лена, Лена, виден ли закат из твоего окна? Я хотел написать тебе письмо. Я вошел в эту комнату. Она родилась из моего ожидания. Хотя нет, это была не комната, это был лес и поляна. Над лесом светило солнце. Или была комната? Ведь она сидела за столом. Стол на поляне в лесу - так быть не может, абсурд! Хотя ничего, кроме бессмыслицы и чепухи со мной никогда не случалось. Именно потому я люблю политические детективы. Политика - вот, что придает смысл нашей жизни. Вот почему я пришел к этой девушке и сразу, без предисловий, спросил ее: "На какую разведку работал Иисус Христос?" Она улыбнулась и, показав белоснежные зубы, сказала голосом дорогой проститутки: "Хорошо поставленный вопрос - это половина ответа." Вот и все. Больше я ничего не ждал и ничего не случилось. Ах, Лена, Лена, а теперь ты
связалась с пастором, через него с Богом и должна
погибнуть. Я иду к тебе в гости и еще не знаю об
этом. Гораздо позднее, уже там, я встречу Трефа. О,
тут целая история, как сейчас вижу: Треф - летчик,
циник- разведчик: "Да, я убил Лену и научу тебя,
как за это отомстить пастору". А сейчас в
данный момент я люблю ее. Позднее, много позднее, когда я вернусь, мне будут намекать про другие планеты - по- моему, это ложь. А пески и моря - где? Там где я схожу с ума, или там, где находится мой ум во время этих упражнений, или там, на юге, где Елена? Но нет, я иду к ней в гости, точнее: к ним с мужем. Я в столице - значит: они тоже здесь, юга пока нет. Лена, Лена, я люблю тебя, иду к тебе в гости, а: вы с мужем, позанимавшись любовью, отдыхаете. Он курит, а ты дремлешь и видишь сон: тебе снится пастор - высокий подтянутый человечек с аккуратной бородкой и пристальным взглядом поверх очков, профессионально сползающих на кончик точеного-точечного носа. Он держит в руках мою фотографию, с ним говорил Бог, и он помог пастору достать мой секретный портрет: у меня на правой руке зеленая перчатка, а на левой - красная. В зеркале: у моего отражения левая рука в зеленой перчатке, а правая - в красной. Сон разделяет людей. Твой сон, любимая, пока любимая, который я могу видеть. Пастор поет: Треф раскрыл секрет машины, но тут же забыл его и поэтому только эпизодически может подключатся к Универсальной Связи Событий, и то, как ветер, не знает в какой момент это произойдет. Но приняв решение убить тебя, Леночка, с целью морального уничтожения пастора, просто сел на стул и выждал такой момент и без труда повернул вертолет, перевозивший бетонные конструкции на стройке к твоему дому. Бац! слетает, как неудачный директор, верхний этаж - ты мертва. Последнее, что я видел о тебе - твой сон, и я клянусь убить пастора, но это неважно. "Тебе необходимо сойти с ума" - сказал Наставник. Это, это важно, это главное. Я рассказываю свою историю. Это моя легенда, мой шифр, моя конспирация, моя потеря трудоспособности. На самом деле, честно говоря... Очень трудно говорить честно, внятно. Невозможно убедить читателя в том, что я обычный служащий или безработный в обычном городе, в обычной жизни. Хожу, гуляю, знакомлюсь с девушками, читаю книги, вывески, газеты у соседей по сиденьям в транспорте, пью кофе, хожу в магазин. Позднее, когда я вернусь с задания, мне очень трудно будет убедить своих, которые будут гнать на экране текст моей истории, мне будет очень трудно убедить их, что я обычный, обычный, обычный. - Слушай Максим! Ничто не может сравниться с красотой обнаженного женского тела! Ничто! Кроме женского тела в одежде фирмы N. G. A! Все придуманное человеком имеет человеческое лицо. Да, к тому времени у нас стали придавать много, слишком много значения буквам, одежде, изображениям, привыкли буквально понимать ничто. Ну, а пока я схожу с ума. Я и мое безумие сидим в комнате, нет, я и мое безумие лежим в комнате. Точнее: я сижу, оно стоит, оно лежит, я стою. Винтик, Я и мой ребенок сидим в комнате. Точнее, я сижу, он бегает. Ребенок - ящик. Я уже не иду в гости к
Лене, ее убили у меня на глазах. Зайду в кафе.
Точнее, верхний этаж дома (там в своей квартире
была в момент катастрофы моя любимая) разрушен,
следовательно, она мертва - делаю я вывод. И я
совершенно прав, так и есть. Пока я сидел, лежал,
бегал - сходил с ума под руководством Полковника,
Треф ждал момента связи, а когда у меня выдался
свободный вечерок - момент наступил, и вот нет
больше Елены. Зайду в кафе, как тогда в будущем на
задании (там я встречу Трефа и он мне все
объяснит), поглощать пищу, есть. Впереди
"туда" и "я" - это "он" для врага. Все-таки хорошо, что убили Лену, теперь у моего мозга будет больше времени и места, чтобы мечтать. О, Эмма, я мечтаю о тебе все свободное время. В будущем-впереди я
спросил ее о чем-то, не помню точно. О СМЕРТИ Что я думаю о смерти. Два раза в жизни мне казалось, будто я знаю, что такое смерть. Казалось - не так - я знал. Бывает придумаешь, услышишь, прочтешь, а бывает знаешь, как знаешь слово "белый" или "белая стена". Все это ерунда! Мертвые ямы. Мертвые лопатки. Мертвые груди. Мертвые ключицы. Мертвые уключины. Смертные действия. Леса. Леса. Лес. 14 тысяч раз лес, тогда можно представить сплошную зелень. Ледокол. Луна. 10 танковых дивизий. Антропология. Любовь. Общество. Тогда можно представить шишку, обычную еловую шишку, но живую как человек. Она умеет говорить и передавать сокровенное знание. Перепады давления. Неожиданная осень. Наркотики. Наследство из космоса. Тогда можно понять, как узнаешь от шишки самое главное. Самое точное. "Когда ты умрешь элементы твоего тела станут удобрениями для зеленой зелени этого зеленого леса." Но есть молекулы, атомы, электроны, протоны, нейтроны, нейтрино, кварки, глюоны, неопределенность - а есть элементы. "Соответственно, элементы твоей души разложатся на составные части и войдут в атмосферу ощущения этого места." Это место. Душа. Оптический прицел. Предательство. Альфонсизм. Бедность. Отказ. Сволочь. Тогда представь: "Душа - это место". О СМЕРТИ. Чужой, чужой как стеклянный столик на ощупь. Я уже здесь в кафе. - Чужой. А впереди Эмма. Ты как гвоздь, изящный и галлюцинаторный, на котором висит абстрактная картина моего счастья, возможного счастья. О смерти. Умру ли я? Да! В будущем? Да! В ближайшем будущем? Неизвестно... Сколько нужно думать о смерти, о своей и чужой? Пиф- паф, ое- ой! 13 тысяч раз "пиф- паф" - 10,5 тысяч трупов. Чужая смерть. Сколько нужно думать о смерти, чтобы научится выстраивать тонкий расчет на человеческую ложь, трусость, лицемерие, предательство, вообще - слабость. Это как подпиливать мостик через горную речку чтобы он сломался и враг упал бы на самые острые камни своей смерти. Упражнения. Упражнения. Порядок. Распоряжения. Беспорядок. Беспоряжения. Ложь. Улица - два шага. Кафе. Столик. Улица. Кафе. Улица. Кафе. Улица. Кафе. Улица. Столик. Шаги. Столик. Шаги. Стул. Сумасшедший разведчик. Разведка. Меня вклеили в разведку, а на самом деле... На самом деле: все обычно. Весна, которая никак не может наступить, вступить. Обычный город, обычная жизнь, обычный сильный холод. Выходим из машины. Холодно. Заходим в бар. Мой любимый бар, также здесь любят собираться бывшие и нынешние сотрудники тайной полиции. Если бы я хотел условно назвать его, то условно назвал бы его "бар на Лестничной улице". Заходим. Смотримся в зеркало. "А мы смотримся рядом - я и любимая женщина, любимая женщина моего друга?" Все обычно, рутинно, повседневно - контора желаний. Бумаги, информация, заключение. Заключенных не бывает, только прогулки заключенных на стене, по стене. "Денег у тебя, конечно, нет. Да- а... Значит, кампари со льдом, а мальчику - сок." Обычный сильный холод. Разве бывает обычным что-то очень сильное? Холод как пулемет насквозь. Контора желаний. Санкции, утверждения, доклады, бланки переживаний - серпантин в гору, под гору, по горе, внутри горы. Матрешка. Все нарисовано неумелой или неумело дразнящей рукой. Все гораздо проще. Я
вернулся к Полковнику и продолжил свою
подготовку. Зашел в кафе и сразу вышел. Здесь не
должно было произойти никакого эпизода: столы,
стулья, стулья, стулья и стены не имели никакого
цвета. Эпизода не произошло, ничто не помешало
мне готовиться дальше и мечтать об Эмме,
готовиться к мечте и мечтать. Правая стена -
зеленая, левая стена - черная, передняя - красная,
задняя - оранжевая. "Угадай, кому сколько
лет?" - это чуть в будущем, чуть позже, чуть- чуть
впереди. Я заснул, я проснулся, заснул, проснулся.
и т.д. В данный момент "я заснул" или "я
проснулся". Передняя стена - черная, левая -
зеленая, правая - красная, задняя - фиолетовая,
нет, красная. В центре комнаты кубический плакат,
на каждой стороне которого - надпись, причем,
сделанная с такими подобранными цветами, что
читается мгновенно - сверхскоростное восприятие.
"Угадай, кому сколько лет? Кому из нас сколько
лет? Я - правая стена, я - левая стена, я - задняя
стена, я - передняя стена. Угадай, кому сколько
лет?" Пароль:первая ступень -
ничего незначащая или обычная суетливая фраза,
слово; В будущем ты будешь
видеть сны. Полковник своим сухим
голосом- штопором вкручивает в меня: "Цель
твоей подготовки - выяснить с чего все началось,
цель твоего задания - понять чем все кончится."
И так много, много раз. Много, много, много. Слова
Полковника создают впечатление непрерывности,
но не более чем другие буквы на движущейся
бумаге. Кольцо. Идет подготовка. Происходит упражнение: "Присутствие - маскировка, отсутствие - маскировка, присутствие - маскировка." От чего сходят с ума? От неожиданности или от однообразия? Я в своей комнате. Меня нет в моей комнате. Пол, потолок. Потолок. Пол. По-по-по-потолок. Поооо-по-пол. Проверка композиции. В будущем ты будешь
видеть сны. Да, в будущем, а что в настоящем? Этому редко придают значение. Правильно. Нужно еще реже. "Правильно" - я мысленно повторяю акустическую интонацию Полковника. В настоящем: зима в городе, белая как бывает только в ностальгических воспоминаниях. Город из высоких домов, широкая оживленная улица, условно назовем: "проспект". "Как проехать в кафе "Багдад"?" Судя по белизне - холодно, но не очень, тем более я тепло и ярко одет. Она стройная, судя по всему, очень стройная, хотя теплая одежда мешает рассмотреть фигуру. Раскрасневшаяся на ранне-утреннем морозе. Раннее утро, поэтому трудно внятно описать обстановку. Во всяком случае, если бы я кому- нибудь рассказывал эту историю, то начал бы: Стройная, она приветливо отвечает: "Кафе "Багдад"? Вам нужно перейти на ту сторону и поехать на любом троллейбусе туда." Сопровождая приветливость слов изящными движениями рук в черных перчатках. Черное пальто, черные перчатки, черная шаль, личико свежее как стройное яблочко. Наверное, я очень глупо выгляжу со словами: "А мне, пожалуй, в другую сторону." Отходит. Сначала говорит: "А, понятно" и делает несколько шагов в сторону. Мороз мешает точно идентифицировать интонацию ее голоса. Я делаю шаг, один, второй, к ней, к нам приближается металлическая конструкция на колесах, приводимая в движение электричеством из параллельных проводов висящих над улицей, условно назовем это, нет, не условно - это и есть троллейбус. Заходим. Садимся рядом - я сажусь рядом с ней. "Нельзя, (и еще какое- то слово, я не запомнил) я на работе." Перехожу на сиденье у нее за спиной. Спираль. Спиралевидная планета наслаждения. Секс - спираль. Нет, секс - это действие. Небольшое тактическое отступление, совсем незначительное только в сознании. только мысленно: вспоминаю "Цель твоей подготовки - узнать с чего все началось, цель твоего задания - понять чем все кончится." Нет, нет, нет, нет. Моя задача - узнать тайны, за которые меня убьют. Знание вступает в силу быстрее, чуть- чуть быстрее, чем приговор. Следовательно: я успею победить. Отступление окончено и, казалось, вся сущность моего мозга, моей моторики, моей физиологии, вся сущность пытается помешать мне в настоящем. Вся гордость, вся мания преследования, вся музыка величая мешают мне. Ничего, будущее будет значительно короче чем настоящее. Все мои желания мешают
мне рассказать о том, как я сажусь у нее за спиной
и начинается спираль, спиралевидная планета в
половом центре моего тела. Будь проще - народная
мудрость - буду проще. Она берет меня ласковыми,
вибрирующими пальцами за половой член изнутри.
Это наслаждение, это в тысячу раз больше чем
слово "наслаждение". Троллейбус движется
через город по широкой зимней улице, мучительно,
со стоном голова потеет изнутри прохладным и
стремительным вертолетным потом от переизбытка
кайфа. "Как тебя зовут?" - с напряжением. В
ответ: "Нельзя сидеть рядом со мной, я на
работе." С широкой улицы, условно называемой "Проспект", мы свернули, свернул троллейбус. Она выходит, я за ней. Буквенная геометрия узких улочек между домов средней высоты с большими окнами. Город. Как я устал - "очень" или "не очень"? Если считать за последнюю неделю - "очень", если считать за текущий день - так чуть-чуть. Мы идем вдоль здания, которое отличается от остальных соотношением своих фронтальных параметров и размеров окон, и особенным, не кирпичным характером поверхности стен. Заходим. Свою стройную провожатую я теряю, не успев дойти до второго этажа; она сворачивает в коридор. Я поднимаюсь, смотрю в одну сторону, в другую - ее нет. Вполне возможно она зашла в одну из комнат за белыми дверьми. Замедление ритма: если бы по прошествии долгого времени я проанализировал этот факт - ее исчезновение, я бы подумал: "Она зашла в одну из комнат." Здесь и сейчас - это не важно, даже хорошо - добавляет загадочности, усиливает таинственность, разбавляет банальную динамику происходящего. Спускаюсь на первый этаж; нечто вроде приемной или зала для заседаний (или танцев?) - стулья стоят по периметру вдоль стен. Спустился на первый этаж. Выше второго я в этом здании никогда так и не побывал, хотя думаю, это было несложно. На стульях в разных углах
сидят девушки-подростки с усталыми, и, кажется,
красноватыми лицами в основном блондинки. "Это
все связано с сексом" - мысль, буквы, плакат - не
знаю, скорее всего, мысль: "Это все связано с
сексом." Спускаюсь на подвальный этаж: от
подвала в нем только низкие потолки, в остальном
больница как больница. Захожу в туалет, там я
один, но когда я сижу на толчке меня просвечивают
и греют невидимые лучи, приносящие релаксацию
моему наслаждению, о котором я уже успел забыть.
Меня прочитывают на таком уровне существования
частиц моего тела, что невозможно отличить их
корпускулярную природу от волновой. Выхожу из
ватерклозета: там голубой кафель, здесь белые
стены. Раз больница, то должно быть кресло-
каталка. Какой я ковбой! Сажусь в него, резкое
движение вперед, круто повернуть, бац, задний ход
- пой, ковбой, пой. Припев бодрости и таинственной
самоуверенности. Люди - толстые тети в белых
халатах: "Вам плохо, Вы не можете ходить?" Как
хотелось бы сейчас проявится как глубокая
личность, но люди для меня разделены на тех: от
кого я чувствую ласково загадочные, немного
пугающие своей необычностью, Лучи, подобные тем в
туалете, и на тех от кого я таких лучей не получаю.
Все происходит быстро или медленно? Лишний
вопрос. Сижу в кабинете, нога на ногу. Бежевые
стены. Кажется, какой-то портрет или таблица над
головой у моей престарелой собеседницы, другая
стоит на углу стола. Я успеваю что-то рассказать о
Лучах, как они прекрасны - Лучи. Этим людям не
понять страха перед таким счастьем. Все очень
просто, жестоко и резко: если бы у меня был
воображаемый как структура атома собеседник, он
бы сказал мне: "Ты раскрыл тайну, Лучи - это и
есть тайна." Но его нет и я принимаю решение;
быстрее, чем это определяется понятием
"принимать решение". Наклонившись над
столом быстро на выдохе говорю: "Без
представителей тайной полиции я ничего не буду
говорить." Их руки к телефону. Деловито
отвечают: "Хорошо, сейчас приедут." Ждем. Что
происходит? Скорее всего я сижу нога на ногу,
немного согнувшись, широкие черные штаны, красно-
фиолетовая куртка, симпатичное лицо, аккуратная,
но взлохмаченная прическа. "Как я красив!" -
вот в чем самое зловещее в моей истории. Они уже
приехали, заходят. Двое в обычной форме: один
блондин лет тридцати пяти с удивленным лицом,
другой - я его не замечаю - так, серое пятно в
памяти. Третий в меховой шапке, темное пальто с
белыми будто бы блестками, но без блеска, просто
белые, высокий с пухлой папкой. Он берет, стул
садится напротив меня, также боком к столу как и
я, только другим боком. У меня правая рука на
столе, левая - в боковом кармане расстегнутой
куртки, у него левая на столе, правая барабанит по
темно- коричневой коже папки-портфельчика; нога
на ногу, как и у меня. Смотрит мне в глаза, у него
внимательное лицо. Я пытаюсь провести
физиогномический анализ, только пытаюсь,
чуть-чуть. Испуган? Удовлетворен? Ищет подход?
Занятия физиогномикой Полковник всегда проводил
в долине, рядом с Лесной базой и только когда был
туман, считая, и совершенно справедливо, что
"потребность в анализе внешности собеседника
может возникнуть только в тумане." Туман в
голове, туман в сердце, туман в пальцах, туман в
желудке, туман в ногах, туман между ног - к этому я
готов, а к Лучам меня никто никогда и нигде не
готовил, а зря, потому что теперь они не скоро,
возможно уже никогда не появятся. Меня уводят.
"Увозим" - говорит высокий в шапке и один за
другим, гуськом: блондин, незаметный, я, со своей
покорной и заинтересованной походкой; замыкает
шествие этот с папкой. Провал в ощущениях. Потом,
мы на улице. Блондин смеется: "Ты уже три дня
вокруг нас бегаешь." Надо бы это обдумать, но
мозги у меня высохли от бессонницы. Высохли,
бодрость, нездоровая усталая бодрость. А дальше
автомобиль. Меня возят как мусор, как президента,
как зверя, как символ. Я - символ для себя. Но
настоящее - это когда не бывает "дальше".
Блондин довольно ухмыляется, высокий в шапке
спиной ко мне, кажется я никогда больше не увижу
его лица. Садимся в их тесную кубическую машину.
"Наденьте наручники" - как жалко звучит моя
просьба. "Еще успеешь" - смеются. Меня
привозят в какой-то снежный дворик, похожий на
асфальтовый угол для наказания. "Детей ставят
в угол, цветы на подоконник" - напевает Бог на
небесах. Привезли в тюрьму, за городом. Зимой если где-то много снега - создается впечатление: "за городом". Тюрьма за городом - предел моих представлений о романтике в виде неадекватной реакции на непонятное происходящее. Машина Думающая Правильно - МДП - Маниакально Депрессивный Психоз в обычном городе, в обычной жизни. Романтика - это лживая и навязчивая подвенечная фата суеты. Я искал Эмму. Очень просто. Зимой бегом к прохожей старухе. "Дайте спички" - коробочек из старушечьей ладошки в мою руку - она в кулак. "Я Вас ненавижу, я вам всем покажу" - со злобой - это я борюсь со своим страхом. Пока он побеждает, ему удалось выгнать меня из моей комнаты. "Что-то вы очень обозлились, молодой человек" - скрипит пожилая прохожая. Все это происходит на широком бульваре между двумя рядами высоченных домов, домики обычные - жилые. Спички я не отдаю, хоть что-то зажал руками, за что-то ухватился изнутри этой неопределенности под названием "три измерения". "Я на войне, я на войне, я - герой" - там в комнате четыре стены, плюс пол и потолок. Здесь на открытом пространстве три измерения - вот цифровая разгадка клаустрофобии и агарофобии. "Я - герой, я - герой" -
но меня привезли и когда я понял куда, то поздно и
неуклюже пытаюсь выбить дверь. Но поздно - меня
крепко держат за руки. Поздно. Поздно. Происходит подготовка Сумасшедшего разведчика, а между тем призраки всех мертвых контрразведчиков вылезают из электронных пучков, бегающих по лампочкам, часам, экранам и зловеще потрескивают: Тени исчезают в полдень Они нервничают и
распыляются чувствуя в своих райских сферах, что
Полковник выковывает и выдает страшнейшую тайну
(тайну нельзя выковать, выковать можно оружие):
меня - Сумасшедшего разведчика. Я и полковник. Полковник
говорит, я слушаю. Я и полковник. Я, полковник. Я,
полковник. Я, полковник. Перебираем все возможные
сочетания "меня" и его "одно", из них:
"Я - полковник." |